Мистер Госсворт не был ветхим стариком из числа тех, что можно встретить в пабах Клифа и которые мочат бороды в пиве еще со времен вавилонского смешения языков, однако, без сомнения, если не пересек ту реку, что отделяет зрелость от старости, то уже вошел в нее обеими ногами. Он близоруко щурился, с трудом распознавая лица сидящих и, судя по тому, как невпопад смеялся или переспрашивал, был порядком тугоух.

За столом он вел себя весьма неуклюже, как человек, который непривычен к подобной обстановке. Путался в столовых приборах, стыдливо прятал под салфеткой свои темные от въевшихся чернил пальцы, а если кому-то за столом случалось к нему обратиться, испуганно втягивал голову в плечи. Он явно тяготился присутствием на торжественном ужине в компании сослуживцев и выглядел человеком, отчетливо ощущающим себя не в своей тарелке.

Удивительно, но все прочие как будто не замечали этого, мало того, так и норовили обратиться к нему с каким-нибудь каверзным вопросом, заставляя бедолагу смущаться и краснеть еще больше.

— А скажите-ка, Госсворт… Мне нужен ваш совет по одному делу, — Розенберг аккуратно промокнул салфеткой угол рта, — На следующей неделе «Соломон» закрывает большой контракт по марганцу, но мы с мистером Крамби не сошлись во мнениях, по какому из методов считать вариационную маржу. Он утверждает, что маржа должна быть равна разнице цен между сделками, и это отчасти справедливо. С другой стороны, я склонен полагать, что в данном случае ее можно обсчитать ее как сумму значений, начисленной по контракту за все торговые дни. Кто из нас прав, по-вашему?

Судя по беспомощной улыбке мистера Госсворта, в этом потоке тарабарщины он уловил смысла не более, чем сам Лэйд. Однако взгляды сослуживцев, выжидающе устремленные на него, лишали его возможности для отступления.

— Я… Да, пожалуй, я согласен. Да, именно так и надлежит… Как вы сказали. Ну конечно.

— Смелее, Госсворт, — ободрил его Крамби, украдкой подмигивая Лэйду, — Вынесите свой вердикт! Уверяю вас, ни я, ни мистер Розенберг не будем на вас в обиде, чью сторону бы вы ни заняли. В конце концов, вы один из старейших служащих в компании, ваш авторитет немало значит под этими сводами!

Кто-то фыркнул в салфетку, кто-то украдкой хихикнул, мисс ван Хольц поспешно опустила голову, чтобы не прыснуть прямо за столом.

— А что на счет базового актива? — вступил Синклер, — Как думаете? Надо ли нам заняться им самостоятельно или же отдать на откуп сингапурской бирже?

У мистера Госсворта задергалась нижняя губа.

— Я… Я… не уверен, что вправе выносить… кхм… Да, это весьма, весьма…

— Но как в таком случае прикажете рассчитывать фьючерсную цену? Нам ведь нужна ставка дисконтирования, не так ли? А, мистер Госсворт?

— Наш мистер Госсворт — ужасный скромник, — Кольридж покровительственно похлопал старика по хрупкому плечу, — Вообразите только, сорок лет на службе у мистера Олдриджа! Представляете, сколько опыта у него за спиной? Страшно и представить! Смелее, Госсворт! Выкладывайте! Мы всецело доверяем вашему мнению, как доверял и мистер Олдридж.

Вот, значит, кто это, понял Лэйд. Госсворт, слуга покойного основателя компании. Его секретарь, стюарт, денщик и камердинер в одном лице. Возможно, он превосходно умел точить перья, заваривать чай или выглаживать сюртук, вот только в биржевом деле явно не был не более сведущ, чем старина Дигги — в сложении рождественских лимериков.

Судя по всему, это представление не впервые разыгрывалось в стенах Конторы. Многие из сослуживцев, включая даже младших клерков, находили затруднительное положение мистера Госсворта весьма забавным и откровенно зубоскалили, почти не пряча ухмылок. Другие и сами были не прочь запустить в него каким-нибудь каверзным вопросом, зная, что тот, не в силах ответить, будет мучительно краснеть и укрывать салфеткой пальцы.

— Мистер Госсворт! Мистер Госсворт! Какой ваш прогноз на следующую клиринговую сессию?

— Опустится ли уголь ниже шестнадцати?

— Какое ваше заключение по текущим эмитентам?

Лэйд ощутил, что тяжесть в желудке делается вязкой, давящей, будто он проглотил тяжелый, поросший мхом, булыжник, спутав его с куском славно пропеченного чизкейка. Он даже отставил корзинку из сдобного теста с французским паштетом, от которой еще недавно намеревался откусить, обнаружив, что почти начисто утратил аппетит.

Мистер Госсворт принадлежал к той категории несчастных людей, чьи мучения в глазах окружающих выглядят необычайно потешно. Он краснел, бледнел, беспомощно улыбался, кивал, одергивал манжеты, словом, делал все те вещи, которые обычно делают люди неуверенные и робкие от природы, обнаружив себя в неудобной ситуации. Он не мог не понимать, что над ним насмехаются, но это нимало не улучшало его положения. Будучи, по всей видимости, человеком робким, непривычным к большому обществу, свету и вниманию, он продолжал мучительно корчиться на своем месте под градом неудобных вопросов и едва замаскированных острот. У него не было сил даже встать из-за стола и удалиться, сохранив хотя бы малую часть достоинства.

Свойство многих старых слуг, подумал Лэйд с горечью, отставляя корзинку с паштетом обратно на блюдо. Они привыкли заботиться о своих хозяевах, но совершенно не способны позаботиться о самих себе. Да они и не умеют этого. Не привыкли. Несчастный мистер Госсворт. Мало того, что лишился хозяина, которому долго и преданно служил, так еще и сделался на старости лет посмешищем для этой стаи дрессированных обезьянок, щипающих его со всех сторон. Почетная должность начальника архивного отдела не принесет ему счастья. Этот человек не умеет быть начальником и никогда этому не учился. Все эти шуточки могут казаться невинными, но в конце концов они, пожалуй, сведут его с ума. А может, бедняга попросту поднимется на крышу да и сиганет оттуда вслед за мистером Олдриджем…

Лэйд стиснул кулаки под столом. В обществе этих людей, несравненных знатоков этикета, он сам ощущал себя грязным мельником, вторгшимся на епископский прием. Но он никогда бы не позволил насмехаться над собой. Скорее, разбил бы парочку скалящихся морд кулаками, не вставая из-за стола, а потом…

— Что-то не так, дядюшка? — спросил Крамби.

Должно быть, что-то недоброе проглянуло на его лице сквозь личину блаженствующего обжоры, которую Лэйд натягивал специально для таких случаев. Что-то, что заставило Крамби напрячься, вспомнив про истинную цель его визита.

Бангорского Тигра не приглашают в гости, чтоб угостить его салатом.

Надо уходить, подумал Лэйд. Хватит лгать себе, будто Ложа Хороших Костюмов приняла меня за своего, я здесь не свой и никогда своим не стану. Забавно, что я понял это лишь только взглянув на бедолагу Госсворта. Я и сам тут Госсворт, наверняка надо мной украдкой посмеиваются, и даже очаровательная мисс ван Хольц тайком кривится, когда я не смотрю в ее сторону.

Я стар для них, а еще неуклюж, нелеп и смешон. Хватит. Довольно рядиться в чужие одежки и воображать, будто эта сторона жизни открыта для меня. В моей кладовой тысячи маскировочных одеяний, но какое из них я не приму, мне никогда не стать частью этого мира. Лощеного, утонченного и скроенного как превосходный пиджак, населенного уверенными в себе людьми и прекрасными дамами.

Это не мой мир, напомнил себе Лэйд. Их. А эти люди — не мои друзья. Мы лишь оказались вместе волей обстоятельств, но скоро я уйду и, как только за мной захлопнется дверь, это наваждение растает. Я снова стану самим собой, брюзгливым лавочником из медвежьего угла. Игрушкой Левиафана, которую старое чудовище вытягивает из сундука, когда на него находит желание поразвлечься.

— На два слова, любезный племянник. Твой любимый дядюшка собирается удалиться, но прежде хотел бы переброситься с тобой парой слов.

[1] Фальшивый заяц (нем. Falscher Hase) — запеченный мясной рулет.

[2] Панчетта — вяленый с травами и специями бекон.

[3] Артур Уэсли Веллингтон (1769–1852) — британский полководец, участник многих сражений в колониях и в британской метрополии.