Все-таки не расклеился, подумал Лэйд удовлетворенно. Может, и делец, но есть внутри него какая-то тонкая стальная жилка, не дающая ему растаять. Как знать, как знать…

— Я знал, что вы согласитесь, — кивнул он, — Вы наворотили порядком всего, Крамби, но в душе вы честный парень, а значит, мы с вами можем столковаться. Давайте и дальше держаться начистоту. Заключим джентльменский пакт. Сколько бы ни осталось нам с вами, будем честны друг с другом до конца. Будем помогать друг другу, чего бы это ни стоило, выручать друг друга и держаться так, как это пристало двум джентльменам в бедственном положении. Это не изменит нашей судьбы, одному из нас все равно не отвертеться, но пусть тот, кто уцелеет, сохранит в своем сердце добрые воспоминания о нем. А теперь давайте-ка выбираться отсюда. Этот зал гнетет меня, кроме того, у меня начинается мигрень от этого запаха. Берите все, что может пригодится в пути. Нас, вероятно, ожидает долгий путь, и я совру, если скажу, что он будет простым.

Лэйд принялся разбирать руины, оставшиеся от стола, хоть и знал, что едва ли ему суждено найти здесь что-то полезное. Уцелевшие бутылки хранили в себе едкий уксус или иные жидкости еще более опасного свойства, а все съестное, что могло сгнить, давно превратилось в серую слизь. Покойный Коу, начинив свою стряпню свинцом напоследок, ничуть не исправил положения.

На сколько дней им двоим хватит оставшихся у него сухарей? И смогут ли они вообще думать о еде? Лэйд поморщился, пользуясь тем, что Крамби не видит его лица. Те пейзажи, которые он описал, были даже вполовину не так страшны, как те, которые им предстояло увидеть. Даже он, человек, посвятивший большую часть своей жизни битве с Левиафаном и его безумными порождениями, никогда не видел, что представляет из себя мир по ту сторону реальности. Не свалка из полу пережеванных остатков материального, посреди которой сейчас находились они с Крамби, а родной мир нового хозяина «Биржевой компании Крамби».

Его геометрия может быть устроена таким образом, что им захочется вырвать глаза из глазниц, только бы не видеть этих контуров, складывающихся в невозможные формы и конструкции, сотрясающие человеческие представления о пространстве. Воздух в нем может быть не просто зловонным или ядовитым, он может представлять собой газы совершенно чудовищные для человеческого метаболизма. А существа, его населяющие…

Те творения, что прежде показывал им демон, не были его отпрысками. Лишь игрушками, которые он сотворил, используя доступные ему материалы. Куклы, которым он смеху ради менял местами руки и ноги. То, что он сотворит дальше, будет не сопоставимо хуже. Страшнее, опаснее, смертоноснее. Может, они увидят нечто такое, по сравнению с чем Коу покажется безобидным заводным дровосеком, а Розенберг — смешной букашкой.

А ведь это не все пытки, которые способно измыслить существо, наделенное воображением демона, подумалось Лэйду. Оно может упражняться со временем и пространством, цветами и вкусовыми ощущениями. Оно может превратить окружающий мир в ревущую фантасмагорию, в первобытный суп — кипящую жижу, в которой, мутируя, трансформируясь и преобразовываясь, плещутся куски протоплазмы, слишком чудовищные, чтобы человеческое восприятие могло вынести их вид, а потом…

— Сборы ни к чему, мистер Лайвстоун.

Лэйд поморщился.

— Не будьте столь самоуверенны, Крамби. Никогда не знаешь наперед, что может пригодиться. Всякая мелочь должна быть учтена, уж поверьте человеку с моим опытом. Свечные огарки, проволока, сломанные вилки — все это может нам пригодится.

— Нет, я так не думаю. Уж по крайней мере, не вам.

Что-то в голосе Крамби не понравилось Лэйду. Что-то, чего там прежде не было. Он хотел себя уверить, что ему это кажется — в этом мире любой звук мог быть искажен до неведомых пределов — но все же ощутил недобрый сквознячок где-то в животе.

Крамби стоял на прежнем месте. Слабый, осунувшийся, он вынужден был держаться одной рукой за стул, чтобы не шататься. Зато другая его рука даже не дрожала. Та, в которой он держал направленный в живот Лэйду пистолет.

— Положите-ка эту бумажку на стол, мистер Лайвстоун, будьте добры.

Глава 25

Лэйд медленно, очень медленно повернулся.

Палец Крамби лежал на спусковом крючке и, судя по бледности, был напряжен до предела. До того предела, вслед за которым сопротивление спускового крючка обрывается и грохочет выстрел. Лэйд невольно ощутил в желудке неприятное жжение. Точно проглотил раскаленный на каминной полке пенни и тот теперь ворочался внутри.

— Послушайте, Кра…

— Стреляю на счет три. Это простая арифметика, даже вы поймете. Раз. Два.

— Стойте.

Лэйд запустил руку в карман и медленно достал бумажный лист. Исписанный его собственной рукой, он казался невесомым, но на стол лег как-то не по-бумажному тяжело, как каменная стела.

— Шаг назад. Руки держите на виду. Если хотя бы одна из них дернется, количество постояльцев у мистера демона мгновенно сократится вдвое.

Крамби подошел к столу, тяжело ковыляя. Несмотря на то, что он сильно похудел, каждая его нога словно весила по сто фунтов. Но пистолет он держал уверенно и твердо, не собираясь отводить его ни на дюйм в сторону. Лэйд ожидал, что Крамби потянется к бумажке, но вместо этого тот прикоснулся к другому предмету, лежащему поодаль. Тому, про который Лэйд едва не забыл.

— Знаете, судьба никогда особо не баловала меня. Она всегда посылала мне горькие куски и чужие огрызки. Испытывала на прочность, швыряла, а если предлагала сделку, в этой сделке всегда таился подвох. Бывало, что я голодал. Что плакал, катаясь по чужому ковру. Хлюпал разбитым носом, прячась от других учеников. Выслушивал душеспасительные лекции, сжимая в кармане последний пенни, не зная, на что куплю хлеб завтра. Но знаете, что всегда давалось мне тяжелее всего?

Лэйд молча помотал головой.

— Признавать свои ошибки. Я очень неохотно признавал свои ошибки. Отец говорил, это из-за того, что я слишком самолюбив, и регулярно порол за это. Если я делал что-то не так, то никогда в этом не признавался, даже самому себе. Потом в жизни у меня частенько были неприятности из-за этого. Мальчишки в приюте избивали меня среди ночи — они считали меня самовлюбленным гордецом, не глядящим в их сторону. Даже потом, сделав себе кое-какую репутацию, я слыл самодовольным нуворишем, который слепо следует выбранным им самим курсом, не признавая недостатков выбранной им стратегии. Я думаю, есть ошибка, в которой я должен признаться — и вам и себе самому. Вот она, перед вами.

Крамби протянул руку к фотокарточке и погладил улыбающегося Шляпника по щеке. Это движение было мягким, почти нежным, но Лэйд видел, что глаза его при этом прищурились, а ноздри раздулись.

— Да, я убил его. Не сам, как когда-то хотел. Приказал Коу. Он должен был сделать все так, чтоб выглядело как несчастный случай. Быстро и надежно. И знаете, что? Я жалею об этом. В самом деле, жалею. Если бы у меня была возможность вернуться в прошлое… Я бы не послал Коу. Я бы приказал ему привезти мне связанного Олдриджа. А еще — набор ножей, жаровню, парочку длинных игл и хорошую лучковую пилу…

Крамби поднял кулак — маленький острый кулак — и опустил его. Еще раз. И еще. С каждым ударом изображение Шляпника дробилось под аккомпанемент негромкого звона, делалось все менее четким, смешивалось, пока не превратилось в россыпь стеклянной крошки на краю стола.

— Какая досада, — произнес Крамби ровным голосом, смахивая осколки на пол, — Мне нравилась эта карточка, но придется списать ее на издержки. Хорошо, что у нас остался перевод, не так ли?

Он взял бумажный лист, оставленный Лэйдом, и коротко пробежал написанное глазами.

— В самом деле, язык сломать можно. Но, думаю, я справлюсь. Видите ли, мне по-прежнему тяжело признавать ошибки, поэтому я стараюсь по крайней мере не совершать их там, где это возможно. Хотите что-то сказать?

— Да, — тихо, но отчетливо произнес Лэйд, — Вы идиот, Крамби. Возможно, и я совершил ошибку — когда спас вас со Шляпником тогда, двадцать лет назад. Не будь вас обоих на свете, многие люди остались бы живы.